«Дорога туда, естественно, лежала сквозь облака, напоминавшие цветом то гипс, то мрамор…» Иосиф Бродский

Неторопливо прийти сюда зимой… И…  неожиданно для себя очутиться в фильме Тео Ангелопулоса «Взгляд Улисса»… в медленном кино, где некто,  безымянный главный герой (в облике трагически прекрасного, стареющего  Харви Кейтеля),  совершает путешествие во времени, пытаясь пережить и осмыслить в философских иносказаниях и жестких жизненных ситуациях драматическую историю своей страны от начала ХХ века до войны на Балканах в его конце. 

      И ты, как тот герой великого  продолжателя античного  мифотворчества Ангелопулоса, здесь и сейчас, в январской Москве 21 века, 21 года вдруг получишь шанс попасть в свое кино,  погрузиться в историю, оказаться в других временах, не покидая заснеженного пространства на берегу Москва-реки, почему-то названного Музеон, где собрано столько всего случайного и смешного,  и даже пошло китчевого, выдаваемого за авангард, что мешает понять, зачем и почему ты пришел сюда. Но если повезет – воочию увидишь тот гениальный кадр из притчи Ангелопулоса о тщете времени убить  историю, не пощадив подлинных и великих человеческих страстей. Кадр с баржей, на которой медленно,  на  фоне опустошений и ярости гражданско-религиозной войны, в пелене тумана  проплывает огромная статуя поверженного Ленина… Откуда, куда… В никуда?.. 

Прийти сюда надо непременно зимой, потому что  в эту пору ничто не отвлечет тебя от этих, покажется,  застывших от мороза, но нет – замерших  в бесчувствии камня, бронзы или гипса  фигур… Однако не забывая – о мнимости этого бесчувствия… О статуе Командора,  настигшей возмездием гуляку и бабника…  

Зимой здесь свободно и  пусто… Нет праздно глазеющих, жующих  и галдящих толп, стремительных скейтеров,  а графика голых деревьев лишь подчеркнет жуткую иронию времени:  кумиры тут, рядом, без пьедесталов, не памятники, просто статуи, бюсты, иные – поражающие уродством, и к каждому можно прикоснуться. Вступить в контакт. 

Вот Пушкин, присевший на скамью, которую в Михайловском с любовью называют «онегинской», а вот рядом Лермонтов, пребывающий в отрешенности от чуждого ему мира… Будто прислушивающийся к  музыке, звучащей внутри… 

        А дальше твое реальное блуждание по парку  силой воображения перенесется в  торжество   Альпийского похода А.В. Суворова или победную битву под стенами турецкой крепости Измаил…  

Но вдруг прервется эта сюжетная линия – одиноко возникнет грузная фигура М.В. Ломоносова, тяжелым шагом удаляющаяся из царских покоев, не найдя понимания своих научных прозрений… 

Мелькают времена, но географически ты там же, остаешься в зимней Москве… Ты Одиссей, совершающий мысленное странствие, только, в отличие от Улисса Гомера,  не знающий куда оно тебя приведет… Эта дорога, как путешествие к себе, как путь навстречу памяти, парадоксальной памяти о небывшем с тобой.  К памяти коллективной. К истине. Но не стоит ждать, что она  так легко и просто откроется…  

         Среди припорошенных снегом идолов Музеона как нигде ощущаешь искрящиеся кончики разорванных временных и социальных связей, историческую усталость и культурную опустошенность. Особенно в тот момент, когда забредешь на площадку собранных вместе без смысла и цели множества изваяний, которые  вызывают ассоциации со старой,  двухвековой давности частью Немецкого кладбища в Москве или Смоленского —  в Петербурге,  где охватывают печаль и ужас от  столпотворения  надгробных памятников,  потускневших, со стершимися надписями,  над могилами так давно ушедших людей, что и потомков не осталось, чтобы зайти помянуть… Мертвое кладбище —  образ страшной, разрушительной  силы… Апофеоз окончательного распада и забвения… 

Видно, чтоб не навевать тревожные мысли на публику, устроители  все это скопище странных созданий представили в «беленьком» цвете, и тем вызвали обратный эффект:  еще больше усилили ощущение триллера при взгляде на будто окутанные саваном скорченные существа.  

         У Музеона своя   маленькая история. В 1991 году в упоении «перестройкой» решили начать страницу большой истории России с чистого листа, и с азартом начали повсеместно  демонтировать  и крушить памятники советских деятелей, которые затем свезли кто куда, какие – разбили, а какие и продали. В Москве часть из них  свалили у Дома художника на Крымской набережной, и получился немалый «склад» скульптур, где оказались работы таких мастеров, как Евгений Вучетич, Сергей Меркуров, Вера Мухина, Юрий Орехов,  Зиновий Виленский.  

         «Склад» на Крымской  приобрел воистину комические черты в начале 2-х тысячных, когда с 2007 года там вдруг появились «Аллея меценатов» и «Аллея славы», где водрузили бюсты «звезд» новой эпохи: успешных предпринимателей и бизнесменов, директоров магазинов и владельцев  автосервисов.  Как говорят, их щедро заказывали фонды «Меценаты столетия». Так что если в прежние времена в разных странах и свергали памятники, Россия здесь не оригинальна, то примеров монументов в честь хозяина  автосервиса или рынка как-то не приходит на память.  

«Меценатов» незаметно демонтировали. Однако до сих пор организаторы Музеона не могут отрешиться от складской лексики. На их сайте парк называется «место хранения исторических артефактов». Мертвое пространство, по сути. А оно живое! Музей скульптуры в Москве под открытым небом —  крупнейший в России. Здесь более 800 работ, многие из скульптур можно по праву назвать выдающимися. У каждой из них – свои эмоции, нередко видишь глубину человеческих переживаний, а то и философский подтекст. 

        Но, наверное, чтобы одухотворить «мертвый камень» надо быть поэтом, а не чиновником. Вспомним лишь знаменитую «Царскосельскую статую» Анны Ахматовой или  пронзительный образ божества перемен Вертумна, чью скульптуру в предзимье увидел в Летнем саду  молодой И. Бродский и написал об этом стихотворение  «Вертумн», откуда мазками удивительных красок  пришли эти строки: 

«Я встретил тебя впервые в чужих для тебя широтах. Нога твоя там не ступала; но слава твоя достигла мест, где плоды обычно делаются из глины. По колено в снегу, ты возвышался, белый, больше того — нагой, в компании одноногих, тоже голых деревьев, в качестве специалиста по низким температурам. «Римское божество» — гласила выцветшая табличка, и для меня ты был богом, поскольку ты знал о прошлом больше, нежели я (будущее меня в те годы мало интересовало)… ..

III

Дорога туда, естественно, лежала сквозь облака, напоминавшие цветом то гипс, то мрамор настолько, что мне показалось, что ты имел в виду именно это: размытые очертанья, хаос, развалины мира. Но это бы означало будущее — в то время, как ты уже существовал… 

XV

В прошлом те, кого любишь, не умирают!.. 

            В фильме Ангелопулоса путешествие героя заканчивается трагически. В  охваченном войной Сараево убиты его друзья и любимая женщина, а творческая цель его путешествия – поиски корней кинематографа —  оказывается миражом. Великое прошлое, неясное будущее – все невысказанное, невыразимое, недостижимое. Реальны лишь память и ты сам. 

         У  «одиссеи» по Музеону – открытый конец. 

                                                               Людмила  Лаврова

                                                              Фотограф Infocus.Press Юлия Свиткова  

Теги: Музеон, Т. Ангелопулос, история, памятники, Бродский,