… в этом, почти монументальном, образе не всё так однозначно.

          Архетипичность образа Александра Невского складывается из двух важнейших моментов: Александр как строитель государства, причем государства, находящегося в сложнейшем положении, теснимого и с Востока, и с Запада; и Александр как правитель, задающий и определяющий вектор развития страны, который в обозримой исторической перспективе обратится в великую империю. Оба эти вектора соотносятся друг с другом и поддержаны третьим: Александр — святой благоверный князь, канонизированный православной церковью и почитаемый русским православным народом.

Однако, в этом, почти монументальном, образе не всё так однозначно. И чем внимательнее мы вглядываемся в фигуру Александра, тем более понимаем, что реального русского князя, который в двадцать лет воевал на Неве со шведами, усмирял новгородцев, многократно ездил в Орду, налаживал отношения с князьями, боролся с братом за первенство, и даже воевал с русскими князьями на стороне Орды, совершая и множество других неоднозначных и неизбежных поступков, свойственных его месту и времени, образ этот до конца не отражает. Слишком много в нем и наслоений политической, прежде всего, конъюнктуры – многовековой борьбы партий и интересов. Притом, что местное церковное почитание Александра начинается практически сразу после его смерти – случай достаточно редкий. 

Князю благоволила Русская церковь, что и понятно: он отверг унию с Римом («всё доброе ведаем, а от вас учения не принимаем», — ответил Александр Папе); Иван Грозный прославил его в лике благоверных; Петр Великий избрал его небесным покровителем своего броска на Запад («Александр бил шведов и мы бить будем»). Затем своей идеологической иконой сделали его евразийцы, проповедуя строительство самодостаточной евро-азиатской цивилизации. 

Советские культуртрегеры использовали образ Невского для ориентации русской молодежи на войну с Германией. Причем, в известном фильме Эйзенштейна главным врагом Советского Союза (понятно, что перед нами именно СССР, а не аутентичная древняя Русь) выступает даже не военная машина Германии, а христианская цивилизация в целом (именно христианский крест здесь — олицетворение зла).

Наконец, уже в наше время, проявилась тенденция прикрыть образом Александра неудобную фигуру Сталина. Так, в 2008-м году именно Александр Невский спас лицо проекта «Имя России» (2008), заменив собой стремительно набирающего голоса вождя народов. А совсем уже недавно «карта Невского» была вновь разыграна в дебатах о памятнике Дзержинскому на Лубянке. Как видим, различные группы и идеологии с удовольствием используют имя Александра Невского в своих целях, причем, порой, – в диаметрально противоположных. Каков же настоящий образ князя? Где тот «код Невского», который реально может работать на возрождение России?

В краткой квинтэссенции образа, Александр предстает нам как человек, побеждающий шведов и немцев, останавливающий экспансию с Запада, заключающий мир с Востоком и закладывающий фундамент будущей империи со словами: «не в силе Бог, а в правде». Причем, особенно люб нам запечатленный в памятниках героический победитель Чудского сражения. 

Понятно, однако, что это лишь малая толика настоящего образа. Александр, конечно, и воин, но, прежде всего – дипломат и руководитель, которому приходится лавировать меж разными центрами сил, показывая, где нужно, силу, где нужно — мягкость и способность к компромиссу. 

Вообще, когда мы говорим об Александре, как защитнике западных рубежей, человеке, спасшем Русскую церковь от окатоличивания, и повернувшего Русь на Восток, нужно понимать, что сам он едва ли мог мыслить в таких категориях. Он занимался вещами гораздо более прозаическими: решал споры между князьями, искал опоры своей власти. И сама его западная политика, и легендарные битвы были продиктованы более интересами власти и новгородского купечества, нежели чем-то иным. Да и самого понятия единой Руси тогда не существовало. 

Так же, как и договоры Невского с Ордой не были попытками установить стратегический союз, или выбрать путь своеобразной цивилизации, как это представляется сегодня евразийцам. Ни о чем подобном Невский думать, конечно, не мог. Он просто хотел обезопасить рубежи своих владений, обеспечив максимально возможное спокойствие на Востоке. Даже само устоявшееся в веках имя «Невский» намекает на то, что это, все же, не вполне евразийская фигура. У Петра Первого прав на нее, во всяком случае, было ничуть не меньше. 

То, что Александру удалось закрепиться на невских берегах, отбить атаку германцев — дало возможность позднее Петру построить здесь крепость, открыть России путь к Балтийскому морю. В этом смысле Александр выступает, скорее, как прото-западник, нежели как прото-евразиец. И здесь, на древнейших землях Рюрика, на которых воевал Александр: устье Невы, где проходил некогда центральная магистраль пути из Варяг в Греки — нам, прежде всего, открывается имперский смысл строительства русской цивилизации. 

В собственно «евразийском» смысле всё для Александра кончается, как раз-таки, довольно плачевно. Его по-видимому отравили в Орде. И все попытки обезопасить русскую государственность на Востоке удаются ему гораздо меньше, чем на Западе.

Итак, реальный Александр Невский являет нам лик труженика, государство-строителя, который методично, путем не каких-то героических рывков (хотя есть, конечно, и это), но, скорее, разноплановых действий — дипломатии, сделок, лавирования меж полюсами, сшивает тело будущей империи. Не евразиец и не западник, но, сколь бы это ни показалось парадоксальным, всё же больше западник, чем евразиец. 

О чем говорит и его почитание, прежде всего, в петровскую и послепетровскую эпоху. Именно в это время имя Александра обретает настоящую цельность, обретает всегосударственное значение. Петр переносит ковчег с мощами благоверного князя из Владимира в Петербург, и делает его святое имя духовным основанием своей империи. А дальнейшая перекличка имени Александра с именами русских царей выстраивает единую её духовную ось: три Александра Романовых, к которым мы должны приложить и четвертого Александра – Пушкина. Итого, вместе с самим Невским, — пять. 

Вот еще одно измерение, еще один секрет кода Невского. 

Собственно, к этому обязывает само имя, отсылающее к первому великому имперо-строителю, и, даже, прежде всего, – культуро-строителю. Главным деянием Александра Великого стала ведь не столько империя, которая оказалась эфемерной и его не пережила, сколько эллинская культура, его усилиями завоевавшая мир. Завоевав Восток, Персию, дойдя до Индии, Александр создал общую ойкумену эллинской культуры — пространство для её торжества. Не тем ли занимались и Александр Первый — победитель Наполеона, и Александр Второй — освободитель крестьян, и Александр Третий — строитель русского мира?

При этом, деятельность всех трех Александров и ее результаты также оказались неоднозначны. Александр Первый победил Наполеона, однако, участие в заговоре против отца бросило тень на всё его царствование, и сделало опеку англичан над русским двором, мягко говоря, чрезмерной. 

Если Павел хотел воевать вместе с Наполеоном против Англии и строить русско-французскую Европу, то и Александр пытается создать новый имперский союз, новое переиздание Священной Римской империи под именем Священного союза. Однако начинание это ждет крах, Революция же (после поражения Наполеона и ослабления Франции) одерживает одну победу за другой. 

Александр Второй — освободитель крестьян, либеральный реформатор. Однако, земельная реформа, которая, конечно, была необходима, приводит к роковому разрушению крестьянской общины. Черствость и тяжеловесность петровской бюрократической машины, железно сцепившей к тому времени тело страны, и не могла, вероятно, привести к иному. Неудача реформы становится следствием глубокого разделения крестьянского мира и мира петровской аристократии, к тому времени уже свершившегося, глубокого непонимания властью того, как и чем живет крестьянин. Двусмысленность реформы привела к большому недовольству крестьян, раскачало страну, что, в конце концов, привело к революции.

Александра Третьего многие, особенно славянофилы, называют лучшим русским царем. И, во многом, справедливо: от Александра Невского до Александра Третьего (в дни царствования которого никакая война в Европе не могла разразиться без его санкции) мы видим триумфальное восхождение русского знамени над Европой. 

Однако, именно позиция Александра Третьего относительно Германии и Австро-Венгрии привела к переориентации России на противоестественный для нее союз с Францией и Англией, что, в свою очередь, привело к катастрофе Первой мировой войны. Противный духовному смыслу, идеалам и интересам страны союз с либеральной Антантой против, родственных России, имперских держав, стал роковым для его сына, Николая.

Как видим, и здесь нам никуда не уйти от двойственности, как от нашего имперского византийского орла о двух головах, каждая из которых не всегда в ладу с другой.

Фигура Николая Второго, на котором обрывается царственная русская традиция, являет исход этой двойственности. Но не исход самой империи. Советская империя — это снова сумма неустойчивых колебаний между двух векторов: идеей сталинского имперского строительства и мировой революции Троцкого, очередного броска на Запад. 

Проецируя которую на времена Александра Невского, убеждаемся, что общая картина принципиально не сильно меняется: то же балансирование меж полюсами, та же борьба сил, необходимость с одной стороны — отражать агрессию, с другой — вести переговоры и вступать в компромиссы, договоры с не неоднозначно дружественными сторонами. 

Всё то, с чем приходилось иметь дело и Александру Невскому, и русским царям, и Сталину, который также вынужден был воевать с родственной России по духу Германией, имея в союзниках главного и извечного врага России – Англию…

К сожалению, возможности союза двух самых родственных в мире народов — англичане понимали гораздо лучше нас, лучше немцев, лучше всех славянофилов (обуреваемых утопическими идеями объединения славян), и западников, и евразийцев вместе взятых. Будучи хозяевами дискурса, англичане умело направляли русскую мысль, пестуя все удобные себе идеологии в ущерб единственной по-настоящему им опасной: идеи союза России и Германии и восстановления Христианской Римской империи. 

Что же сегодня? Задача, которая стоит перед глобалистскими элитами —  уничтожение европейского культурного кода, да и самого европейского человека как он есть, как носителя имперской и христианской идеи и потенциально опасного конкурента глобалистского антихристианского проекта. 

Следовательно, в условиях сегодняшней цивилизационной войны наша задача — не только разрушить планы глобальных элит, но и противопоставить им собственный культурный проект. Таким проектом может быть только проект имперский. Причем, речь должна идти не только о восстановлении Российской империи, но и всей христианской ойкумены в целом, христианского Рима во всей его полноте. Вот так, быть может, и следовало бы нам разгадать сегодня код Александра Невского?

В заключение посмотрим на Александрийский столп, ставший символической осью Дворцовой площади имперской столицы. Монумент, воздвигнутый Николаем Первым в честь победы его старшего брата Александра над Наполеоном и увенчанный фигурой ангела – является прекрасной иллюстрацией к нашему разговору. (Кстати, установка колонны на пьедестал и открытие памятника состоялось 30 августа, в день перенесения мощей благоверного князя Александра Невского в Санкт-Петербург и главный день празднования святого). Памятник отсылает не только к Александру Первому и Александру Невскому (в одном из проектов колонна должна была увенчаться его фигурой), но и к Вандомской колонне Наполеона, которую он превосходит высотой, и к колоннам Траяна и Антонина в Риме и Помпея в Александрии… В нем, таким образом, заключена вся история имперского Рима. И история России – как Рима Третьего – тоже. История, увенчанная и бессмертным Пушкинским «Памятником», завершающим каменноостровский евангельский цикл, и представляющим собой, в свою очередь, пасхальный гимн победы человеческого духа над смертью. 

                                                                                Владимир Можегов